РАСКРЫВАЮТСЯ НАСТЕЖЬ СЕРДЦА.

О книгах Дамбы Жалсараева.

То, что он родился в 1925 году, народный поэт Бурятии Дамба Зодбич Жалсараев знает совершенно точно от своих родителей. А вот какого числа, ему неиз­вестно.

В маленьком, оторванном от большого мира улусе Додогол, что стоит на берегу речушки Уда, впадающей в знаменитую Селенгу, в то время грамотных людей не было и никаких записей о дне рождения детей не велось. Мать запомнила только, что родился Дамба в самом начале зимы.

Однажды в школе его спросили, когда он родился, и сын безграмотного скотовода, недолго думая, назвал День Советской Конституции. Очень уж ему хотелось быть рожденным именно в этот светлый и радостный праздник.

С той поры он обозначает этим числом день своего рождения.

Дамбе Жалсараеву и восьми лет не было, когда он остался без отца, лучшего табунщика колхоза, привившего сыну на всю жизнь любовь к лошади,— на коня Дамба сел, можно сказать, в то же самое время, как научился ходить. Колхоз, жители род­ного улуса постоянно заботились о мальчике, помогли ему окон­чить десятилетку. Он и после средней школы не расстался с колхозным трудом — пас лошадей, управлял конной сенокосилкой, причем пристяжной обычно брал лошадь необъезженную, с норо­вом, от которой отмахивались все другие колхозники. Когда по­доспела пора идти в армию, попросился направить его в воен­ное училище и, окончив его, около десяти лет служил в погра­ничных войсках. Там он стал писателем.

Эпическая поэма «Сказ о баторе», выпущенная в переводе Вл. Смирнова на русском языке издательством «Детская лите­ратура», рисует нелегкую и героическую судьбу бурятского крестьянина-сказителя, активного участника революционных собы­тий в своем улусе. В песнях, сложенных им, живет извечная на­родная мечта о баторе-спасителе, вызволяющем бедняков из несчастья, из житейских бед.

Белогвардейский офицер грозит сказителю: «Каково? Сла­вишь Ленина, смутьяна красного, объявляешь батором его!..

О нем слагаешь сказ? Лично повидаться с ним решил? Мо­жет, чуточку ты поспешил? Власть Советская была — и нет!» Но не боится храбрый и мудрый сказитель Далай офи­церских угроз, смело славит Ле­нина, зовет народ на бой с самодержавием.

Жители улуса, плененные его призывными песнями, на­правляют сказителя к Лени­ну — «великому батору», чтобы передать ему слова всенарод­ной благодарности и любви. Автор в живой стихотворной форме рисует великую человеч­ность Ильича, его мудрость и его простоту. В каждом сло­ве, в каждом жесте — живой Ленин. Поэт точно и тонко пере­дает его улыбку, лукавую иронию. Мы как бы слышим ленинский голос, слышим его искристый, заражающе радостный смех. Не так-то просто в стихе, созданном в традиции народ­ного эпоса, с таким реализмом,- без фальши и нарочитости, изо­бразить неповторимое своеобразие ленинской разговорной речи, ленинского характера.

Художественно убедительно показывает автор ленинские раз­думья о значении высокого понятия «батор»: «Мудрый богатырь! Большой, могучий: размахнулся — так на целый свет!» И когда Жалсараев пишет о сказителе Далае: «Весь — в порыве, весь ты — в устремлении, всем сказаньям прежним не в пример, ска­жешь ты о баторе, о Ленине, лучшую поэму — улигер»,— то мы, следуя за полетом вдохновенной мысли сказителя, словно про­никаем в его творческую лабораторию и становимся невольны­ми свидетелями того, как рождается эта поэма, как светлый ле­нинский образ в ней постоянно сливается с образом революци­онного народа, который, подобно сказочному богатырю, сбросил с себя цепи рабства и начал строить новую, счастливую жизнь.

Верность ленинской теме поэт сохраняет и в другой своей поэме — «Письмо комиссара» (перевод О. Дмитриева). Она тес­нейшим образом примыкает к «Сказу о баторе», и в ней ведется рассказ о том, как «запылал очаг Советской власти в гнездовье революции самой», как в бою за власть Советов смертью храб­рых пал бурят Золто, а его друг, русский комиссар, отправил письмо в бурятское селение, землякам героя.

Поэт показывает, как «ленинским собратом боевым» стано­вится Золто, «боец за правду, труженик и воин», как его земляки тоже следуют за Лениным: «...над Советом, как новой жизни самый верный знак, горит, с геройской кровью схожий цветом, его рукою водруженный флаг!».

Все творчество Дамбы Жалсараева построено на поэтических традициях бурятского народа, одухотворено искренней любовью к родной земле. Жизнерадостное восприятие жизни, пластичность и непринужденность авторской интонации, умение о больших, социально важных и сложных проблемах писать просто, взвол­нованно— все это окрашивает стихи Жалсараева чарующим звучанием, увлекает читателя.

Общественное и личной спаяны в его поэзии органично, он близко к сердцу принимает и то, что творится в родном улусе, и то, что происходит на всей планете. Переживания, раздумья поэ­та отражают патриотические устремления очень многих людей, сливаются с переживаниями и раздумьями советского гражда­нина.

В поэтическом цикле «Благодарные строки» автор от всего сердца благодарит Ленина, великого вождя революции, и мыс­ленно жмет ему руку за то, «что подпись его под декретом вы­сокое счастье бурятам дала и к дням этим светлым всех вас при­вела»; благодарит ленинскую партию, принявшую поэта в свои многомиллионные ряды,— «тогда я не просто партийцу — я пар­тии руку пожал»; благодарит судьбу, которая подарила буря­там множество верных друзей, живущих в разных концах Совет­ской России,— «через горы, через степи, сквозь дремучие леса нам Россия протянула руку дружбы — магистраль».

С большой любовью пишет поэт о Байкале, который для него не только славное озеро, но и главная его песня, начало всех на­чал. Рисуя неповторимую красоту Байкала, он находит неожи­данные слова, самобытные художественные образы и сравнения, и стихи эти особенно волнуют, возбуждают желание побывать в I далеком Забайкалье, чтобы взглянуть на знаменитое озеро.

Нередко автор одушевляет Байкал, наделяя его прямо-таки человеческими способностями. В представлении поэта велича­вый Байкал «глубок, как людская душа,— не добраться до дна», а байкальские волны «стремительны, как судьба», и автору под­час кажется, что священное озеро смотрит на него то бесконеч­но родными светло-карими глазами отца, требовательными и строгими, то глазами матери, нежными и всепонимающими. У Байкала, как утверждает поэт, нрав и характер богатыря,— любого недруга он может одолеть, ничто ему не страшно! В то же время Байкал видится автору и седым волшебником, исце­ляющим больных и немощных, и мудрым наставником, раскры­вающим перед неопытной юностью душевные богатства «бездон­ной своей глубины», и пастухом, пасущим «бессчетных омулей стада», и родным братом Ангары, бескорыстно отдающим реке свою доброту и прозрачность,— «выводит он в мир Ангару, что­бы в мире стало светлее».

В облике родного забайкаль­ского края поэт прежде всего за­мечает зерна нового, социалисти­ческого. Зерна эти прорастают, обновляя землю, в сегодняшнем труде и быту бурятского народа.

В стихотворении «Резьба по небу» впечатляюще передан стремитель­ный бег времени, показана не­разрывная связь исторического прошлого с настоящим и бу­дущим.

Высоко взметнулся, опережая звук, реактивный самолет. След, прочерченный им на небесном сво­де, напомнил поэту старинный узор, которым по давней традиции, бурятский мастер чеканки обычно украшает кольца юных красавиц, седла степных скакунов, серебрис­тые ножны кинжала. И вот такой же удивительный узор, словно по волшебству, повис теперь на небе, над старой юртой прославленного мастера, чья резьба по металлу всегда вызывала восхищение зри­телей. Смотрит бурятский мастер из-под ладони на «резьбу по небу», и сердце его наполняется гордостью за молодое поколение,— не забыло оно отцовских традиций, вдохнуло в древнее творение новый высокий смысл, вернуло ему молодость.

Одна из ведущих тем поэзии Дамбы Жалсараева — дружба народов, нерушимое единство республик свободных, утверждение мудрости ленинской национальной политики. Поэт повсюду на­ходит верных друзей — и у себя в республике, и за ее пределами. Если прежде от стариков часто можно было услышать, что «хо­дить не дано бурятам дальше наших зеленых пастбищ, где весною пасутся телята», то теперь, в наше время, земляки Жалса­раева побывали во всех концах света, многое узнали и многое повидали, что дедам было недоступно. И поэт сердечно радует­ся, видя, как в родной стране везде бурятам руки жмут, как братьям, встречают приветливо и радушно, и, адресуя стихи сво­ему бурятскому другу, он восклицает:

Увидали бы это деды,

Посчитали бы наши дороги —

И решили б, что мы с тобою

Ну никак не меньше, чем боги.

А в стихотворении-посвяще­нии «Другу с волжских бере­гов» поэт с высоким эмоцио­нальным накалом пишет о кров­ной связи русского и бурятского народов, о братстве, окрепшем в огне сражений за нашу Со­ветскую власть:

В двадцатом на ангарском берегу

Пал твой отец, воюя за Советы,

А в сорок третьем, дав отпор врагу.

Кровь пролил брат мой возле Волги где-то...

(Перевод Д. Смирнова)

С нежной гордостью расска­зывает поэт о бурятских труже­никах — пастухах, скотоводах, рыбаках, резчиках по металлу, которые своим трудолюбием, дружеской приветливостью покоряют людские сердца. По стародавнему обычаю принима­ют они у себя дома любого заезжего гостя по-братски, разделяя с ним хлеб-соль, оказывая особое почтение пожилым людям, охочим до застольной беседы «обо всем, что творится кругом»:

Двери все предо мною раскрыты,

Гостю рады в бурятском дому.

С каждой крыши дымок духовитый

Прямо к сердцу летит моему.

Вместе с дверью — узнал навсегда я —

Раскрываются настежь сердца.

И о них я пою, соблюдая

Стародавний обычай певца.

Образность жалсараевского стиха питается соками забай­кальской степи. Какое бы стихотворение мы ни взяли, обязатель­но почувствуем по его образному строю, метафорам и сравне­ниям, что написано оно бурятским поэтом. Сыновней любовью к отчему краю, к забайкальским горам и степным просторам, лесам и рекам, к дорогам, знакомым с детства, согреты все поэтические сборники Дамбы Жалсараева, где мы встречаем не­мало стихотворений, воспевающих красоту родимых мест.

У меня в упряжке — ширь степная,

Вожжи — из лучей рассветных, тонких.

Яркой радугой-дугой сверкая,

С бубенцами жаворонков звонких

Я скачу к тебе...

Нередко его «лирическим героем», если так можно выразить­ся, становится предмет неодушевленный, но любимый им. Через него поэт как бы заново, проникновенно и своеобразно, раскры­вает природу Забайкалья. Стихи эти так и называются — «Пес­ня кедра», «Песня обмелевшей реки», «Песня дороги», «Песня домашнего очага». Великолепно владея богатствами националь­ного фольклора и языка, поэт наполняет свою поэзию образами, свойственными лишь народному творчеству, соблюдает, по его выражению, «стародавний обычай певца». В каждом стихотво­рении отражаются бурятские обычаи и поверия, привязанности и традиции. «Думы, думы идут ко мне,— пишет он в стихотворе­нии «На Красной площади».— Так идут тяжело и мер­но, как табун лошадей в ночном, через сердце мое и нервы, через душу за новым днем». И в других стихах встреча­ются подобные поэтические сравнения, продиктованные трудовой практикой автора: «Когда железные поводья переби­рая на ходу, как по линейке, он проводит за бороздою бороз­ду» («Тракторист»), «Ракета баторской стрелою летит в космической дали» («Резьба по небу»), «Все вместе—радость и печаль в тех песнях, к а к у седел стремена» («Сти­хи, сочиненные после того, как автор увидел коня в кузове гру­зовика»), «Добрый конь в дороге познается, познается в горе верный друг» («Твоим именем, Байкал!»), «И мускулы, как тетива, упруги» («О, путь неудержимый...»), «Моя со­роковая осень пришпоривает время, как джигит» («Стихи, написанные в сорок лет»), «И едешь, едешь, песней споря с ветром, забрав ее в седло, с собой в поход» («Открыта даль степная...»).

Есть у Дамбы Жалсараева стихи, которые свободно можно принять за народные. Вот такие, например, как эти:

Ты лучше сам весь день сиди не евши,

Но накорми коня, коль время подошло.

Ты лучше сам весь путь проделай пешим,

Но другу уступи седло.

Здесь звучит явная назидательная нотка. Но встретишь у не­го стихи и шутливые, сдобренные не только народной мудростью, но и добродушным крестьянским юмором:

— Будамшу, купи коня!

— Их без счета у меня!

— Ну, тогда продай коня!

— Нет продажных у меня!

— Где пасешь своих коней?

— В голове пасу своей.

Смешные стихотворные притчи про сообразительность безлошадного бедняка Будамшу и впрямь стали народными с тех пор, как появились в книгах Дамбы Жалсараева.

Символичны и «Стихи, сочиненные после того, как автор уви­дел коня в кузове грузовика». Смотря вослед машине, которая увозит в кузове старого, беспомощного коня, поэт с нежной грустью думает о нем:

Тебе бы, конь, помчаться, как вчера,

Вперед, с лихим джигитом на спине,

Чтоб вам вдогонку встречные ветра

Пророкотали песню о коне!

Но в кузове меж узких двух бортов

Стоишь ты, опустив глаза свои,

И вздрагиваешь, словно от пинков,

На выбоинах старой колеи.

Известно, как глубоко при­вязан бурятский крестьянин к лошади, которая верно служила и служит ему в хозяйстве. И нет, пожалуй, у бурят такой народ­ной песни, где бы степной ска­кун не был упомянут хотя бы одной-единственной строкой: «Поют о друге — вспомнят о коне, поют о милой — вспомнят о коне».

О чем бы ни пел поэт, он неизменно, как и бурятский на­род в своих песнях, обращается к коню, нередко удивляя чита­теля непривычными сопоставлениями. «Колыбелью моих степей» называет он коня, а столбы вдоль дороги, по выражению автора, мчатся мимо всадника «скачками быстрого хулэга» — семимильными скачками сказочного скакуна.

В «Бурятских напевах» Жалсараева опубликовано более ста поэтических миниатюр, по-народному мудрых и поучительных, и в каждой из них живет крестьянское представление о лошади, верной помощнице человека, ибо, как считает поэт, «смешна, не­лепа жизнь мужчины без коня». Цикл «Бурятские напевы», переведенный Н. Гребневым и О. Дмитриевым, доносит до наснародную мудрость:

Пускаясь в путь, беря с собою кладь,

Ты выбери из лучших иноходца.

А друга нам не надо выбирать:

Он сам найдется или не найдется.

И в других четверостишиях коню отводится почетное место:

Коль хочешь ты мужчиною считаться,

Объезди жеребенка и скачи.

А хочешь человеком называться,

Других тому, что знаешь, научи.

В его стихах бьется живая народная мысль, бьется беспокой­ное сердце поэта, открытое для жизни, для всех добрых людей. Он пишет о том, что видит вокруг себя, о том, что его всегда волнует. И лукавая улыбка освещает его признание:

Сказал же кто-то — странный мы народ:

Что видит он, о том бурят поет.

Но разве лучше, если человек

О том поет, что не видал вовек?